Человек с луны[Рис. П. Староносова ] - Ада Чумаченко

—  Да, кстати, — заявляет с самым невинным видом Ульсон. — Помните, Туй взял у нас топор? Он обещал, что вернёт его на другой же день, и вот… 

   Маклай нагибается к ящикам и вытаскивает из-за них топор.

—  Этот? — спрашивает он и пристально смотрит на Ульсона.

У Ульсона сначала краснеет шея, потом уши и наконец всё лицо, до самого лба — до самых светлых его волос.

—  Ах, в самом деле! — удивляется он. — И как это я забыл?

—  Вы ничего не забыли, — холодно говорит Маклай. — Вы просто хотели сказать плохо о Туе. Вы настоящий европеец, Ульсон. Цветные для вас или рабы, или врождённые преступники.

—  Очень мне нужны ваши цветные, — бормочет Ульсон и принимается ощипывать какаду.

Он делает вид, что ему сейчас совсем не до Туя и не до возвращённого им топора.

Он стоит несколько секунд молча и потом спрашивает Маклая очень вежливо и скромно — как должен, по его мнению, спрашивать своего хозяина хорошо воспитанный европейский слуга:

—  Так как же прикажете подать эту дичь — в жареном или варёном виде?

—  Я приказываю вам оставить меня в покое! — отвечает взбешённый Маклай и поворачивается к нему спиной.

НА ОХОТУ!

Маклай рассматривает свой башмаки и тихо насвистывает под нос.

Печально! Каблуки сбились совершенно, на подошве здоровенная дырка, из носков вылезают пальцы. А это последняя пара!

Но ещё досадней, что кончается хинин. Вот без хинина будет действительно плохо. Бороться с лихорадкой с каждым днём становится всё труднее и труднее. Уже и теперь Маклай чувствует, как слабеют его силы: трудно подниматься в гору, трудно быстро двигаться, трудно даже нести за плечами нагруженную сумку. Всё чаще и чаще приходят минуты, когда хочется лежать не двигаясь, не разговаривая, вот так, как по целым дням лежит теперь Ульсон.

Нужна большая воля, чтобы победить это желание. И Маклай побеждает его.

По ступенькам крыльца топают босые ноги.

—  Маклай! — слышен голос Туя. — Завтра в Гарагасси будут жечь унан. Бери табу. Огонь погонит свиней. Ты будешь убивать свиней своим табу.

Маклай быстро всовывает ноги в стоптанные башмаки.

«Что это такое «унан»? — соображает он. — Ах, это трава в человеческий рост. Папуасы зажигают траву — огонь пугает животных, и охотники убивают зверей. А «табу» — моё ружьё! Они просят, чтобы я помог им в охоте! Надо помочь!»

Башмаки зашнурованы. Маклай отворяет дверь и выходит на веранду.

Туй стоит перед ним торжественный и нарядный. За ним жмутся его сыновья.

Он протягивает Маклаю, как всегда, левую руку и потом обнимает его за плечи.

—  Пойдём с нами, Маклай, — говорит он. — Наши женщины и дети хотят мяса. Помоги нам убйть ти-ббля. Помоги нам убйть дикую свинью.

—  Хорошо, — просто отвечает Маклай. — Я пойду с тобой, Туй.

Из хижины слышны проклятия Ульсона:

—  Я умру один! Вы опять уходите в горы? Маклай терпеливо поправляет подушку Ульсона.

На опрокинутый ящик, служащий ночным столиком,  он ставит стакан крепкого чая, кладёт несколько бананов, несколько плодов таро и порошок хинина.

—  Вам уже лучше, Ульсон, приступ кончается. Я принесу вам мяса. Это подкрепит вас.

—  Мясо — это хорошо, — соглашается Ульсон. — С удовольствием съем котлетку… Идите, но возвращайтесь скорей!

Туй идёт впереди быстрыми и лёгкими шагами. Маклай старается не отставать, но звон в ушах и лёгкое головокружение мешают ему. Он наклоняется к ручью, черпает холодную воду, смачивает виски и темя. Так будет легче.

Держась за траву й цепляясь за кусты, Маклай, Туй, Бонём и Лялай спускаются по крутому склону вниз. Издали доносится мощный шум реки.

— Большая вода… — говорит Туй и ведёт Маклая между папоротниками и тростниками. — Мы перейдём здесь, — снова говорит Туй и протягивает своё копьё Маклаю.

Переходить трудно. Вода сбивает с ног; ударяясь о камни, она обдаёт дождём брызг лицо и плечи, слепит глаза мелкой водяной пылью.

— Держись крепче! — кричит Туй.

Голос его теряется в шуме реки. Но Маклай знает и сам, что держаться надо крепко.

   Ещё усилие, и они на берегу. Новый подъём. Хватаясь, за корни, Маклай и Туй лезут на крутой холм. На вершине опять трава, унан, опять жара от палящего солнца, И снова подъём. И долгий, долгий путь…

—  Сейчас будет Теньгум-Мана, — говорит Туй. — Если хочешь, отдохни. Вот саговая пальма. За пальмой — сахарные тростники. Там работают женщины. Иди смело, на всём берегу больше не боятся Маклая.

Маклай опускается на землю под саговой пальмой и переводит дух. Ружьё оттянуло ему плечо, он снимает его и кладёт рядом с собой. Из чащи сахарных тростников показываются женщины. У некоторых за спиной дети. Из тельрунов выглядывают маленькие курчавые головы. Дети с любопытством смотрят на белого человека и морщат широкие носы. Не заплакать ли? Но плакать, очевидно, не стоит. Белый человек и не смотрит на них, а матери, как видно, совсем не боятся его.

Женщины подходят к Маклаю ближе.

—  Давай мы понесём твой гун, — предлагает одна.

—  И твою палку, — говорит другая и протягивает руку к ружью.

—  Не трогай! — кричит Туй. — Это табу! Здесь спрятан огонь.

Женщина с испугом отступает назад.

—  Это Маклай? — спрашивает она.

—  Это Маклай! — гордо говорит Туй. — Он будет сегодня спать у вас в деревне. Есть ли у вас хорошая еда для Маклая?

Женщина утвердительно кивает головой,

—  Мужчины вчера поймали кускуса, — говорит она. — Он ещё живой. Мы разведём огонь и зажарим его для Маклая.                                              

—  Хорошо! — одобрительно говорит Туй.   

 Маклай поднимается с земли и снова вскидывает на плечо ружьё. Его дорожной сумкой уже овладели женщины. Они идут впереди, показывая ему дорогу к хижинам. Маклай входит в деревню.

Деревня очень похожа на Горенду, только хижины немного пониже да с круглой площадки в просвете между деревьями видно не море, а голубые уступы горы Енглам-Мана.

На верёвках, растянутых между деревьями, висят пустые корзины. В корзинах жители соседних деревень приносили свой подарки обитателям Теньгум-Мана. Маклай уже знает этот обычай: приходить в чужую деревню с руками, полными подарков, — в благодарность за гостеприимство и выражение дружбы. Маклая окружают мужчины, женщины и дети.

—  Покажите мне живого кускуса, — просит он. Кускус находится в хижине у Вангума и висит

там у потолка, привязанный крепко за хвост. Это серенький маленький зверёк на коротких и слабых ногах.

—   Где вы поймали его? — спрашивает Маклай.

—  Вчера на дереве. Он держался хвостом за ветку и качался. Вангум выстрелил в него из лука, но стрела сломалась, и он остался живой. Сегодня мы зажарим его для тебя, Маклай.

Маклай проводит пальцем по хвосту кускуса. Хвост цепкий, голый и покрыт роговыми бородавками. После еды Маклая ведут в буамрамру. Это папуасский клуб, большая хижина для мужчин. Когда в Теньгум-Мана приходят гости, они спят здесь на широких помостах из бамбука.

В буамрамре сидят папуасы. Они курят сигары, свёрнутые из широких листьев табака, и слушают Туя. При входе Маклая они оборачиваются и с любопытством смотрят на него. 

   —   Вот и Маклай, — говорит Туй. — Пусть люди из Теньгум-Манэ сами спросят его об этом. Скажи этим людям, Маклай, можешь ли ты умереть или нет.

Маклай не отвечает. Он стоит неподвижно посреди буамрамры и думает. Что ответит этим людям? Что?

—  Вангум говорит, что тебя можно убить, как меня, как Бонёма, как Саула. Он говорит, что у тебя такая же кровь и такое же сердце, как у нас. Разве это правда, Маклай?

Маклай протягивает руку и берёт копьё. Возьми, — говорит он Вангуму. —  Возьми и ударь.  Ты увидишь всё сам.

Вангум смотрит в глаза Маклаю.

 Он хмурит брови и чуть-чуть приподнимает копьё.

И вдруг далеко бросает его в сторону, закрывает ладонью глаза и левой рукой хватает руку Маклая.

—  Нет, нет! — кричит он. — Я теперь знаю! Ты не можешь умереть! Ты человек с луны.

Маклай смеётся и подходит к помосту.

—  Я хочу спать, — говорит он. — Давайте спать. Длинный переход даёт себя знать. Как хорошо растянуться вот так, во весь рост, закрыть глаза и ни о чём не думать! И сон, как добрый мохнатый зверь, кладёт свою лапу на его веки.

УНАН-ТРАВА

Утром Маклая провожали все жители Теньгум-Мана. Солнце поднялось высоко, но в лесу, куда вошли охотники, было темно и прохладно.

Перешли невысокий гребень холмов, снова перебрались через реку и опять углубились в лес. Тропинка вела всё выше и выше и оборвалась около самой опушки. 

   На опушке Маклая уже ждали. Папуасы в полном боевом уборе, с туго натянутыми луками и множеством острых стрел тихо переговаривались между собой. У каждого было по два копья; на головах, кроме перьев, краснели крупные цветы.